Костер возле речки краткое изложение

Dating > Костер возле речки краткое изложение

Download links: → Костер возле речки краткое изложение → Костер возле речки краткое изложение

Но он хотел убить её и забрать деньги. Но вот солнце выкатилось на горб сопки, ударило лучами по облакам и густым туманам. На острове перевалка мигала еще красным огнем. Они потянутся под срез тенистых берегов, заползут в гущу леса и там падут росою на травы и листья, на пески и прибрежный камешник.

Хозяин данного изложения имеет хорошие шансы по объединению человеческих точек зрения. Дачными ягодами суслику не прожить, вот с голоду и подался крошки по берегу подбирать, тут его поймали веселые гуляки и засунули в банку, судя по царапинам на обертке, засунули живого. Why did this happen? » — отметил я и, унимая дрожь в руках, швырнул туда блесну. Так, что мы постоянно отвлекались от своих скульптур. Елочка долго и трудно будет сверлить пень корешком, пока доберется до земли. Рассмотрим типичные ошибки, которые встречаются в сочинениях. Самонадеянность приводит подчас к фатальным последствиям. Двое пожилых людей исчезли за поворотом. Он говорил, что: «Встал поутру, умылся, привёл себя в порядок — и сразу приведи в порядок свою планету». И что мы оставим своим детям? Всякий раз, когда я еду в аэропорт Домодедово и вижу дымок костерка над речкой Пахрой, с тихой радостью думаю о терпеливых людях, которые делают посильную добровольную работу, так необходимую уставшей земле, — жгут мусор возле речки.

Но это не так. В Орлике и окрестных селах испокон веку вязали крючком очень красивые вещи: занавески на окна и скатерти, покрывала на кровати и накидки на подушки, кружева к простыням, наволочкам, полотенцам. Браво насвистывая, идет моторист, который подбросил нас сюда по пути на лесоучасток. Окоченевшие пальцы не могли схватить спичку, чтобы развести огонь повторно.

Прочитайте текст. Сформулируйте проблему текста и позицию автора. Прочитайте фрагменты сочинений по тексту Виктора Астафьева. Найдите и исправьте все виды ошибок. - Ещё только начала читать её, и как будто какой-то вихрь, крепкий, свежий, взметнулся внутри, подняв в душе осевшие было на дно встречи, лица, разговоры, поступки людей. Ни заботы, ни печали.

Шапка подчеркнута не то красным ломаным карандашом, не то губной помадой, через всю полосу шатающиеся, промоклые красные буквы, из них составлено слово: «Отклик». Да, хвостик суслика смешон — напоминает он ржаной колосок, из которого выбито ветром зерно, жалкий, редкостный хвостик — не сеют нынче в заречье хлеба. Дачными ягодами суслику не прожить, вот с голоду и подался крошки по берегу подбирать, тут его поймали веселые гуляки и засунули в банку, судя по царапинам на обертке, засунули живого. И «отклик» на газете, догадываюсь я, написан не карандашом, а кровью зверушки. Все-таки я встретил тех, кто не только сорит, но и убирает. Нет, не на родине встретил, не в Сибири. Ехал из аэропорта Домодедово и возле березовой рощи увидел седого, легко одетого мужчину с полиэтиленовым мешком, в резиновых перчатках, и женщину, одетую в спортивные штаны, в рубашку мужского покроя, тоже в перчатках и тоже с мешком. Они неторопливо двигались по опушке рощи, о чем-то беседуя, время от времени наклонялись и складывали в мешок бумагу, коробки от сигарет и папирос, фольгу, обрывки полиэтилена, окурки, раскисшие куски хлеба, старые обутки, лоскутье — все, чем сорит вокруг себя человек. Я поглядел на него вопросительно. Дача у них тут недалеко. Как идут на прогулку, прихватывают с собой мешки и лопату. Какой мусор приберут, так сожгут возле речки, чё где выправят, чё где закопают. Цветки рвать не дают, прямо за грудки берут, и-иы-ди-и-о-оты-ы. Да разве за нами, за поганцами, все приберешь? Он резко крутанул руль. Двое пожилых людей исчезли за поворотом. За дальней горой садится солнце. В небе ни одного облачка. Только марево у горных вершин, мягкое, бледное к середине неба, золотит голубизну, наряжает высь в призрачное сияние. Легкие, ненадоедливые блики падают на широкое плесо. И оно млеет от собственной красоты. Рыбки безбоязненно выходят на поверхность. То в одном, то в другом месте по глади расплываются ленивые круги. Низко, почти касаясь белыми брюшками воды, проносится парочка уток. Заметив нашу лодку, утки взмывают вверх, заваливаются на правое крыло и, облетев нас, снова снижаются. Далеко на болотах деловито курлычут журавли. Возле берега суетятся заботливые трясогузки. Одна из них присела на нос нашей лодки и с независимым видом ощипалась, встряхнула хвостиком. Покой и такая благодать кругом, что хочется сидеть неподвижно и слушать, слушать. Нo мы — рыбаки, и мы добросовестно, даже с азартом, хлещем по тихому плесу блеснами. Напарник мой нервничает: — Такое плесо! Такой вечер — и не берет! Тут что-то не то. Что-то не то… Я и сам удивляюсь не меньше его. Делаю заброс к узкой горловине, в которую сливается плесо и за которой волнуется перекат. Начинаю быстро подматывать лесу, рыба сопротивляется, вываливается наверх, взбурлив воду, и… сходит. Теперь-то уж мы знаем, что и здесь, на тихом плесе, есть крупная рыба. Поднимаюсь на лодке до нашего стана и снова начинаю стегать плесо справа налево, слева направо. Пора уже разводить костер и варить уху. А уха-то ходит где-то в воде и на блесну смотреть не желает. Вдруг рядом с пучком травы, высунувшимся из воды, что-то шлепнулось, оттуда очумело мотнулась пичужка, затем расплылись дугой валы. » — отметил я и, унимая дрожь в руках, швырнул туда блесну. Поворот катушки — и вот она, милая, заходила, загуляла. Я подвожу к лодке щуку, с ходу поднимаю ее на удилище, забрасываю в лодку и кричу напарнику: — Уху поймал! Я поплыл кашеварить и, отталкиваясь шестом, затянул: На берегу реки… — Не ори ты там! Вот и огонек разгорелся, а напарника моего все нет и нет. Я нарубил веток для подстилки, выбрал из остожья немного прошлогоднего сена под бок. Жду, растянувшись на траве. На фоне бледной зорьки проступают пики острых елей. Здесь леса сделались как бы гуще, сдвинулись плотнее. Лишь неугомонные кулички, радуясь тихому летнему вечеру, завели свои игривые, убыстряющиеся в полете песни. Люблю я их, длинноногих, голосистых. Они приносят с собой охотничью весну. Они своим пением подгоняют ручьи, до самых дальних гор провожают вечернюю зорьку и делают побудку среди речной пернатой армии по утрам. Вокруг него виднеются бледные пятна цветов. Эти желтые цветы на Урале и в Подмосковье называют купавками, а в Сибири — жарками, потому что в Сибири они огненно-яркого цвета и светятся в траве, что жаркие угли. Далекое и вечно близкое детство, ночи у костра и пахнущие летом цветы жарки, и песни куликов, и звон кузнечиков, и такие же, как сейчас, мечты о томительно далеком! Ах ты, душа рыбацкая, неугомонная и вечно молодая! Сколько запахов впитала ты в себя, сколько радостей пережила ты, сколько прекрасного, недоступного другим, влилось в тебя вместе с этими ночами, вместе с теми вон далекими, дружески подмигивающими тебе звездами! Добрый молодец… Вдали слышен рокот мотора. Браво насвистывая, идет моторист, который подбросил нас сюда по пути на лесоучасток. Идет он уверенно, как человек, здесь все знающий, каждую тропинку и кустик. Он сразу же возникает в свете костра, чумазый, веселый, бодрый. Вот такие они и бывают чаще всего, рыбаки — компанейские, бескорыстные ребята. Без стеснения подсаживается он к нашему костру, чокается с нами эмалированной кружкой и громко провозглашает: — За знакомство! В душе мы все — поэты.